Скачал с Рутрекера, «запрещённого навечно» и посмотрел на широкоэкранном телевизоре фильм «Текст» по одноименному роману Дмитрия Глуховского (режиссер Клим Шипенко, в главной роли Александр Петров). Близко к тексту собственно романа (его автор написал и сценарий), получилось немного скучно: умножение сущностей.

Несомненно, Россия — это ад. Что и показано, и сказано прямым текстом (в романе). Возможно, весь остальной мир тоже ад, но в России это как-то особенно заметно. Моя любимая сцена с кортежем путина-патриарха-главного-пидараса-который-всем-владеет-и- управляет в фильм не вошла, зато я не помню, чтобы в романе этот Илья в исполнении Петрова в своей депрессивной Лобне кричал окружившим его дом ментам «На хуй, идите на хуй» беспорядочно паля в воздух и получив точную пулю в лоб, и капель крови и мозгов на его последнем рисунке. (Не знаю, что он кричал в кастрированный прокатной версии, я смотрел авторскую, со всеми хуями).

Присовокуплю написанное по прочтении романа:

***

10 июля 2017, Ban Jed Jod

Маму кремировали.

*
Михаил Глуховской — тот мент, который который «применил боевые приемы самбо» к Туровскому, мальчишке-волонтеру в штабе Навального, «потому что он отказался показать паспорт» — отлично бы вписался в компанию к «Суке»-Хазину, одному из центральных персонажей в романе Дмитрия Глуховского «Текст», фигурирующему там в виде трупа и телефона. Жесткий черный нуар с ментами и прочими «силовиками» в роли сисек, тема которых раскрыта: низость и подлость как новая норма и победоносный путь в канализационную яму.
Galina Yuzefovich, спасибо за рекомендацию. Лучшая книга последних лет.

*
«Набрал богу. Постоял, послушал у себя в груди. Шли долгие гудки.

Никто не отвечал. Связи не было. Или, может, у него тоже режим «не беспокоить» включен был.

Вроде все и правильно сделал, а все равно – в ад. На земле жизнь так организована, чтобы все люди непременно в ад попадали. Особенно в России.»

*
Поразил эпизод с кортежем. Илья едет на важную встречу — доставать из помойки во дворе дома на Кутузовском закладку-«конфискат», изображая курьера убитого им нарко-мента-наркомана — и по пути застревает в автобусе. Москвичи, вероятно, к этой ситуации привыкли — ничего особенного, как плохая погода: сделать ничего нельзя, только смириться, ну разве что поворчать-пошутить на эту тему. Художественно — мелкий, но выразительный штрих к картине бесчеловечной власти и рутинного унижения «населения», вырисовывающейся из вполне частной истории любви-тюрьмы-мести. Вообще, «Текст» Глуховского напомнил мне Ремизова периода «ожесточенного черновидения» («Пруд», «Часы», «Пожар», etc.) с его манихейским мифом о Демиурге-Дьяволе подменившим собой Бога. Поэтика у Г. другая, чем у Р. — ни плетения словес, ни лейтмотивов-символов, ни черта на заборе. А ощущение мрака и богооставленности то же самое.

*
– Чего стоим? – он по поручням подобрался к водителю. – Перекрыли, – бессильно-безучастно, как о дожде, сказал тот. – Это что? Кто перекрыл? – Сейчас поедет, – объяснили ему. – Кто поедет? Куда? – Илья задергался. – Ну кто? Это же Кутузовский проспект. Царь, кто-кто, ептыть, – сказал интеллигентного вида седовласый старичок в тонкой оправе.
– Откройте дверь, я тут сойду, – попросил Илья. – Не рекомендую, – предупредил старичок. – Там гэбэшники вокруг, они этого очень бдят. – Я и не открою, – сказал водитель. – Меня потом натянут. – Я опаздываю! – Это форс-мажор, – возразил водитель. – Вас поймут. – В Бельгии премьер на работу на велосипеде ездит, – сообщила женщина сзади. – Зато он гомосек, – включился бородатый мужик, рыжий с проседью. – У них гомосеки в правительстве, а у нас пидарасы, – веско произнес старичок в очочках. – Кто лучше? – А в Швеции детей в школах гомосятине учат, прямо в учебниках, – не сдавался бородатый. – Это нормально? Терпимость!
…
Илья прошелся до конца салона: посмотреть из заднего окна, не приближается ли кортеж. В хвост троллейбусу уткнулась «скорая помощь»: немо вращала выпученными мигалками. Водитель курил с закрытыми глазами. Врач читал телефон. И во всех окружных машинах люди сидели в телефонах. У всех времени было бесконечно, им полчаса жизни справедливой податью казались. Вернулся в голову, к водителю. – Долго еще? – Не думаю, – отозвался тот. – Минут десять-пятнадцать еще. – Открывайте, – потребовал Илья. – Вон, гляди, – старичок показал ему человека в черной куртке и шерстяной шапочке, который стоял на тротуаре к проезжей части внимательным и напряженным лицом. – Успеешь на пятнадцать минут и опоздаешь на всю жизнь. Мультик есть такой, «Паровозик из Ромашково», не смотрел? – Я смотрел, – сказал бородатый мужичина. – А эта молодежь ни черта не смотрит, только интернет свой. Илья опустился на сиденье.
…
Люди вокруг впали в спячку, как будто в этой пробке распыляли снотворный газ. Даже очкастый старичок подустал спорить. В телефоне без звука протикала-протекла еще одна пиксельная минута, за ней еще и еще. Странно, что мобильник еще считал время: оно разве не совсем застыло? – Могли бы вертолетами летать, – сказал невнятно старик. – Но вертолетами скучно. С вертолета холопов не видать. И сник. Завод кончился. Вот только тут в этой замерзшей реке мелькнуло что-то: синяя молния. Передовая машина, гаишный «Мерседес». Илья встал, прижался лбом к окну. Через крыши машин было видно расчищенную, совершенно пустую встречку – по ней и пронеслось. И тут вдали показалось: гирлянда синих огней, созвездие. Выросли из точек на горизонте в секунды до тяжелых черных снарядов, выстреленных из какой-нибудь громадной «Берты». Три квадратно обрубленных немецких внедорожника с синими мигалками вокруг немецкого длинного лимузина. И вокруг еще, спереди и сзади – бело-голубая свита, все мелькают, крякают, подвывают. Пролетели на невероятной скорости, такой, что должны бы, по всем правилам физики, уже оторваться от земли и воспарить. Прямо орудийный залп. Качнулись стоящие вдоль дороги машины от воздушного сгустка, как от взрывной волны, кажется, и Триумфальная арка пошатнулась; кто-то неспящий робко бибикнул, но его не поддержали. Все сидели себе смирнехонько в этой своей застрявшей секунде и не замечали даже, как законы физики сбоят. А этому-то, наверное, нравилось, что он может людям время, как ручеек, ладонью запруживать. За таким вот, точно, и пошел на эту службу. – Красиво едет! – похвалил бородатый. – Ссут народа, – высказался старичок. Промигнуло – и растворилось в тумане. Но ехать еще не давали несколько минут, пока уже ни отблеска, ни отсвета не осталось. Только после этого сняли с часов арест.